Донецк где-то там…

Ополченец с позывным "Шахтёр" чем-то неуловимо похож на молодого Юматова в "Офицерах". На фронте "Шахтёр" с четырнадцатого года. Начинал рядовым добровольцем. Сейчас командир подразделения. Ветеран! Мы идём с ним по ходу сообщения от штабного блиндажа к передовой позиции. Траншея причудливо извивается между руинами окраинных домов, то ныряя под каменные остовы стен и заборы, то одним коротким росчерком пересекая какие-то проулки. В этих бесконечных изгибах своя жёсткая военная логика, отточенная за столетия предыдущими войнами и поколениями солдат. Снаряд, "нащупав" ход сообщения или траншею, не должен своим разрывом задеть больше двух-трёх бойцов. Войны 20 века добавили к этому обязательную маскировку. Авиация своими "сотками" и "пятисотками" может быстро превратить любое инженерное чудо в лунный пейзаж, но только если положит их точно.

Нынешняя война добавила к многовековому опыту ещё одну деталь — чем больше над головой перекрытий, тем лучше. Самодельные дроны — бомбардировщики, зависнув над позициями, могут сбросить гранату или мину, что называется, "в трубу" печки. Оптика видеокамер позволяет со ста метров читать надписи на упаковках сухпая. Но на такой высоте и сами дроны — доступная мишень. Поэтому обычно они кружат куда выше. Днём их пытаются достать из "стрелковки" трассёрами. По следу трассёра легко корректировать огонь. Тяжёлые пулемёты стараются не применять: демаскировать их позицию — мечта противника, тут уже навалятся всей мощью, забьют "стодвадцатками", да и боеприпасы к "крупняку" не дёшевы. А вот потренироваться в меткости стрельбы из автомата или винтовки — тут уже кто кого. Поэтому днём дроны и коптеры жужжат шершнями высоко в небе, вне доступа лёгкой пули, высматривают, выцеливают, корректируют. Маскировка теперь основа основ, и, конечно, перекрытые от ударов с воздуха участки траншеи, боковые ниши — "лисьи норы", укрытия…

И вот мы в передовом блиндаже. Здесь в холодное время и ночью отогреваются бойцы, от него вперёд к самому "передку" уходит ход сообщения. По нему, в случае обстрела или тревоги, все разбегаются по своим боевым местам. После яркого солнца улицы — тут почти полумрак. Только из расщелин амбразур на нас льются снопы золотистого октябрьского света, в которых лениво танцуют пылинки. "Как на картинах старых голландцев", — неожиданно всплывает ассоциация. Тишина. Спокойствие. И только рябой от бесконечной стрельбы ствол ПК на полке перед амбразурой напоминает, что тут бывает жарко. Очень жарко…

Военный быт прост, но основателен. Топчаны с утратившими цвет тощими матрасами, поверх которых расстелены "спальники", грубо сколоченный длинный стол, на котором громоздятся хлеб, консервы, посуда, кружки. Ещё один — со всякой амуницией. В дальнем углу выгородка. Там светится синевой дисплей радиостанции... В центре вечная, как сама армия, стальная печка — "буржуйка", закопчённый дочерна чайник на ней. Под потолком чей-то старый абажур, в нём лампочка. Но сейчас она не горит — день. Совершенно неожиданно в углу глаза утыкаются в знакомый белый куб — холодильник! На его крышке светится зелёный глазок — работает! Капитально тут ополченцы устроились! И, конечно, оружие. Пулемёт. Рядом короба с запасными лентами. Автоматы в самодельной, из автоматного же ящика сделанной пирамиде. На полке ящик с гранатами, у стены гранатомёт, снаряжённый темно-зелёным копьём гранаты. На взрывателе предохранительный колпачок с белой тесёмкой, для удобства съёма. Ещё целая охапка выстрелов стоит рядом.

Нас встречает пара бойцов. Один почти пожилой, седой как лунь, с вислыми запорожскими усами, второй наоборот — совсем молодой парень с коротким ёжиком волос и татуировкой на шее. Мы здороваемся... "Шахтёр" спрашивает бойцов об обстановке. Седой, видимо, старший, неторопливо докладывает, что заметили, что видели, что слышали. "Шахтёр" кивает. Бойцы к нему уважительно обращаются "командир".
— Та, судя по всэму, товарищу командир, — "запорожец" говорит с сильным украинским акцентом, периодически переходя на "мову", — Жаби знову хочуть стрибнути впэрэд… "Жабы снова хотят прыгнуть вперёд", — механически перевожу я знакомую с детства мову, и вопросительно смотрю на "Шахтёр". Он видит мой вопрос и машет рукой к выходу. По извилистому ходу проходим на НП — наблюдательный пункт. Здесь перед командиром вытягивается коренастый, цыганистого вида боец. У него в руках бинокль.
— Всё тихо? — скорее для порядка спрашивает "Шахтёр", ведь доклад об обстановке он уже выслушал пару минут назад.
— Так точно! — негромко отзывается боец. — Тихо…

Мы подходим к бойнице, за которой открывается вид на давно заброшенные огороды, переходящие в поле…
— Три года назад ВСУ стояли вон у того леса… — "Шахтёр" показывает рукой на зелёную полосу примерно в километре от нас. — А потом укропским командованием была придумана уникальная стратегическая операция по захвату, как они выразились, "серой зоны" — "нейтралки", разделявшей наши позиции. И тактика найдена соответствующая — "жабьи прыжки". Это когда они роют вперёд траншеи на пол сотни метров, а затем начинают выкапывать там полноценную линию обороны, а в штаб летит рапорт о "перемоге" и возвращении ещё одного куска украинской территории, откуда обратно спускаются ордена, премии и повышения по службе. И так месяц за месяцем, всё ближе к нам. Иногда такие прыжки проходят бескровно и тихо, когда наблюдатели просто утром обнаруживают, что свидомые уже вовсю зарываются в землю на новом рубеже. Иногда они, вдруг, начинают всё это оформлять стрельбой, видимо, для антуража на соответствующее масштабу битвы представление к ордену или повышение, иногда наглеют и пытаются отбить у нас позицию, если их очередная оказалась совсем не выгодна в тактическом отношении. Получают по зубам и откатываются назад. Но за три года они уже почти вплотную подползли или припрыгали к нашим "передкам".

И "Шахтёр" показывает на взгорок метрах в двухстах, который при внимательном рассмотрении оказывается земляным перекрытием над огневой точкой.
— Теперь они тут! И так почти по всей линии фронта. Сколько они за эти кочки и рытвины народу за два года положили! А главное, тут очень наглядно понимаешь, что никакого перемирия, а тем более разведения войск — не будет. Потому, что разведение войск — означает возвращение вот этих, — "Шахтёр" кивает в сторону украинских позиций, — Вон туда! — И он ладонью указывает на лес. — Ведь битва за "серую зону", которой они столько лет полоскали украинцам мозги, как о героическом сражении с "москалями", это то, что в Минских соглашениях называется полосой разделения. Именно сюда должны, по замыслу переговорщиков, быть введены миротворцы. То есть, отсюда нужно будет уходить! И как это Украина сможет выполнить? Получится, что три года перемог и тысяча трупов — всё зря? Всё псу под хвост? Потому так и вопят, как резаные, сейчас в Киеве бандеровцы о зраде. О том, что Украину заставляют подписать капитуляцию и сдать свои территории. Ага! Сначала три года жабами скакали, а теперь вдруг выясняется, что скакали на граблях!

Конечно, никуда они не уйдут и войска не отведут ни на метр. И никакой Зеленский тут их не заставит. Нацисты Билецкого уже наглядно показали Украине его реальную цену. Легко клоуну играть в кино президента, а вот быть президентом-клоуном — это совсем другое. Поэтому никакого мира мы не ждём. И готовимся. Мы на своей земле. Отсюда до моего дома, до моих детей пятнадцать минут на машине… Разговор мы продолжаем уже глубоко в тылу. Отсюда до передовой аж целый километр! В кружках парит крепкий кофе.
— Конечно, очень сильно нас вяжет запрет отвечать огнём на обстрелы, — говорит "Шахтёр", затягиваясь сигаретой, — И теперь вэсэушники уже просто оборзели. Ведут себя нагло. Открыто оборудуют новые позиции. Ведут пристрелку. Постоянно провоцируют. По ночам долбят из всего, что у них тут есть. А в ответ — нельзя! Только при прямой угрозе, ну, типа, когда они в атаку пошли. Конечно, всё это сильно давит на психику. Ну и прочей ерунды хватает. Этого нет, того не поставили, это положено, но не привезли. Вот и крутишься как белка в колесе. Где друзья помогут, где волонтёры выручат, а чаще всего за свои покупаешь, "волонтёрство" сильно повыдохлось. Война на Донбассе — уже давно обыденность. Нет, я, конечно, понимаю, что у нас здесь, "на передке", задача продержаться до подхода Красной армии, но ведь и это совсем не просто! Противник у нас давно уже не тот, что был в четырнадцатом и пятнадцатом годах. Воевать они научились. Страшной ценой, но научились. И опыта набрались, и злости им не занимать. Очень хотят поквитаться и за Иловайск, и за Дебальцево. И командование у них уже выросшее на этой войне. И технически они нас по многим позициям превосходят. У них вся связь американская, натовская. Всё им поставляется централизовано, комплектами с соответствующими сервисами. Сломалось — заменили. А у нас всё — за свои! На штатную связь без слёз не взглянешь. Прошлый век! Операторы беспилотников у них хорошо обучены, корректировщики. Снайперов много появилось. В общем, серьёзный враг! А у нас очень часто отсутствие необходимого компенсируется комиссарскими призывами: "Надо!" и "Ты должен!".

А меня не надо агитировать Родину защищать. Я четыре года воюю! Здесь мой дом, моя семья, и я никуда отсюда не уйду. Вы дайте мне, чем её защищать! Есть и другие проблемы. Бывает сложно выстраивать отношения с некоторыми старшими командирами. Присылают сюда людей, часто совсем не понимающих, куда они приехали и зачем? Впечатление такое, что мы для них какие-то колониальные войска, а они приехали нами "порулить" и потом получить за это бонус в метрополии в виде новой должности или звёздочки на погонах. Высокомерие, снобизм, иногда даже откровенное хамство. А как иначе расценивать, когда тебе в глаза такой товарищ начальник заявляет, что все вы тут никто! Только за деньги и ходите на службу! Так и хочется спросить, а где ты был, дорогой товарищ, четыре года назад, когда тут денег никто вообще не видел, а бои шли такие, что продвижение отряда, численностью в сотню бойцов, дивизион "Градов" полным "бэка" поддерживал, и в "ответку" прилетало не меньше? Вот тогда были настоящие командиры! С ними мы и победили! Не чета некоторым нынешним. Многие из ветеранов тех боёв посмотрели на таких "начальников", и поувольнялись. И деньги не удержали. Я сам несколько раз был на грани увольнения, но потом сам себя спрашивал: "Стоп, старый, ты уйдёшь, а кто воевать-то будет? Кто людей обучит? За кем они пойдут?" Ну и брал себя в руки. "Варяг" приехал — "варяг" уехал, а мне эту землю защищать. И ждать Красную армию…

В наше время информационного обжорства новости из Донбасса стали привычной обыденностью. Они уже давно вытеснены с первых полос. И дончане со своими бедами и проблемами стали почти незаметны в этом информационном гуле. Попал снаряд в школу? Так никто не погиб! Всю ночь обстреливали Зайцево? Так там уже пять лет стреляют! Ранили местного жителя? Так не убили же… Донецк где-то там… А тут Зеленский со своей трагикомичной ролью шута на президентстве. Тут украинские эксперты, которые на российских ток-шоу не жалеют лужёных глоток, доказывая, что украинский волк давно оброс овечьим руном и теперь только ласково облизывает руки своим непокорным соседям. А зубами — ни-ни! "А шо стреляют, так то сами "сеппары" по себе и бьют!" И ведь им верят!

Каково людям, пять лет живущим под огнём, слушать витийства лощёных московских либералов, что России нужно сделать шаг навстречу Украине и начать разоружать донецкие корпуса, и вообще, почему бы не передать Украине границу? Это же её граница, и Донбасс — это Украина! От таких "перспектив" у самых безнадёжных оптимистов руки опускаются…

Дончане смешно "гэкают", они часто шумны и по-южному эмоциональны. Они недоверчивы и привыкли полагаться на себя. Они умеют считать гроши в кармане и рядиться "за своё". Они совсем не библейские агнцы! Но это именно те люди, кто поверил в тот "русский мир", который мы сами себе не очень-то представляем. Кто ради него обменял свою вполне обеспеченную жизнь — одного из богатейших регионов Украины, — на существование, фактически, в клетке, запертые между ненавидящей их и плюющейся огнём бандеровской Украиной, и хмурой Россией, которая когда мать, а когда и злая мачеха! Это те люди, которые за верность нашей общей истории, за верность общей родной речи, за право быть нам братьями, вот уже пять лет терпят муки войны, принимают лишения, знают нужду и платят за это самую страшную цену — кровавую! Своими жизнями, жизнями своих родных, своих детей.

Чем мы можем облегчить их долю? Чем "компенсировать" — какое холодное чиновничье слово! Паспорта даём? Да мы должны были их раздать ещё четыре года назад, но всё тянули, оглядывались на Запад. Что скажет горящий кусок угля из-за океана, не обидится ли тонкогубая фрау из Германии, не сдвинет ли брови микроскопический французик? Паспорта — это наш долг! И прирастание России миллионами образованных, трудолюбивых, единокровных, единоверных, а главное, верных ей граждан, это наше великое счастье!

Мы можем отдать свой долг Донбассу тем, что как можно шире раскроем наши двери перед ним. Тем, что разберём таможенные частоколы и дадим возможность людям не только вдохнуть жизнь в свою истерзанную войной экономику, но и строить общую с Россией экономику, работать на наших рынках так же, как это делает сегодня Беларусь или Казахстан. И уже через пару лет Донбасс станет таким же процветающим регионом, как соседняя Белгородчина или Ростов. Что-что, а работать дончане умеют!

Мы должны отдать свой долг Донбассу тем, что вместо сегодняшнего безвременья, которое мертвит тут жизнь отсутствием перспектив и понимания того, что же здесь будет завтра, подарим ему будущее. Наше общее будущее! Дончане, как никто другой, заслужили это право…