13 415
Глава 2. Кладовая Вселенной.
Удивительно понравилась посланцам новая планета, которую они за её обильные закрома назвали "голубой кладовкой". Ласково – "голубкой".
Но ещё более, чем закрома впечатлила неинтернетовская красота лесов, полей и рек, где так вольно дышит недочеловек! Сначала даже забыли, зачем прилетели. Шевельнулось в них что-то очень позабытое, нетехнократическое. Что-то в глубине их хромосомного набора напомнило о том, что на их родине тоже когда-то текли реки не в трубах, леса росли не в кадках и Светило светило не по графику, утверждённому мудряками.
Однако расслабляться было некогда. Да и мудряки не дремали! Зорко наблюдали гравитационными лазерными фонариками за своими посланцами.
Поэтому отогревшись, подзагорев и накупавшись – словом, оторвавшись по незапланированной программе, — подавили пришельцы в себе совсем новое для них ощущение натурального, непорошкового счастья и собрались на совет. Задача была не из лёгких. Как добыть всё то добро, которое они обнаружили внутри этой планеты-кладовки?
Открыл совет председатель: он же – босс, он же – шеф, а главное, он же – генеральный, он же – первый из первых. Из всех небожителей он, как и подобает главному, обладал самым громоподобным голосом, а в его нанозрачки были вмонтированы пьезокристаллы, полученные под особо высоким давлением, которые, если сильно и гневно ими вращать, могли фонтанировать фотонными вспышками, на время ослепляя или парализуя непокорного. А в особых случаях и навсегда!
Его команда состояла из беспрекословно подчиняющихся ему по демократической вертикали членов экипажа. Их было 12! Именно коллектив из 12 работников считался на Эйфории – планете менеджерочеловеков оптимально управляемым тираном-демократом. И мог дать наибольшую прибыль при наименьших затратах.
Естественно, каждый из 12 прошёл специальный отбор-смотрины, и выбраны были самые достойные.
Был, например, в команде учёный. Теоретик! Всезнаец! Руками он делать ничего не умел, зато умел думать. Быстрее всех обмозговывать ситуацию. Это и входило в его обязанности: проанализировать, сделать вывод, доложить… А при случае любого, кто встретится на пути, обсчитать. В команде его называли весьма уважительно – Всезнаец! Иногда даже ещё ласковей – Всезнайка.
Была юристка, которая должна была следить за тем, чтобы все действия экипажа проводились легитимно, строго в соответствии с конституцией Большого безтаможенного космического параллелограмма. Её называли уважительно – Правосудка и слегка побаивались. Она ведь могла завести дело на любого провинившегося и предоставить потом мудрякам для вынесения приговора.
Надо сразу оговориться – настоящие имена всех членов космолёта, которые они получили при рождении, были засекречены ещё на Эйфории, чтобы меньше тянуло домой. Каждому было дано новое имя, псевдоним. Точнее, кличка. А ещё точнее – погоняло. Новое имя давалось, как правило, согласно наиболее ярким качествам или по профессиональным навыкам: Всезнаец, Правосудка, Связьрук…
Последний, благодаря ловкости рук, мог всегда связаться с мудряками Эйфории, поскольку умел руками дёргать гравитационные ниточки, и таким образом принимать и передавать информацию при помощи струнно-торсионной морзянки.
Судя по наскальным древним рисункам альтеков, живших на американском континенте в древности, был среди небожителей ещё робот-работник, который должен был работать за Всезнайку, Юристку, Связьрука и других образованных, которым образование не позволяло заниматься пустяками – то есть трудиться. Именно ему, ласково прозванному Робом, приходилось подносить им, подтирать за ними и подбирать… Он же исполнял роль секьюрити. То есть с боеголовками, стрелялками и разного рода уничтожалками у него всё было в полном порядке. Он был сделан из суперсовременного сплава, который не боялся никаких перегрузок: ни солнечных, ни радиоактивных, ни плазменных, ни гравитационных… У этого сплава было только одно слабое место – он быстро ржавел от воды. Поэтому купаться Робу было строго-настрого запрещено.
Почти все участники экспедиции совмещали какие-то обязанности: к примеру, лоцман, он же повар, попутно отвечал за своевременную разморозку всех членов экипажа! В его обязанности, как менее всех занятого, входило также подкручивать в полёте разболтавшиеся гайки у космолёта и в случае необходимости подтирать сопла.
Ещё был один особый член экипажа, удивительно талантливый во всём, за что бы он ни брался. Все его называли Гением. Однако, официально оформить единственного члена экипажа гением было унизительно для остальных. Неполиткорректно! Обидно! Поэтому записан был в бортовом журнале как кузнец-самородок. Тем более, что он всегда, как гений, мог из ничего выковать всё, что угодно. Любую сломавшуюся, стёршуюся деталь заменить. У него, как у гения, было хобби, правда, об этом хобби мало, кто знал. У себя на Эйфории, закрывшись от всех в собственном бункере, он обожал клонировать разных тварей. Дома у него осталась целая коллекция наклонированных им редчайших козявок. И он очень гордился этим козявконарием, это было единственное, о чём скучал в полёте. О козявках!
Хотя и других нельзя было назвать бездарными. Был, например, доктор-врач Хилер. У любого во время похмелья мог вытащить печень, почистить её специальной пептидной бархоткой и поставить на место. И голова болеть переставала.
В его подчинении были две медсестрички-близняшки. Очень способные! Одна из них была красивая, другая умная. Красивую звали Неописуйка, а умную – Описуйка. В сказках о ней бы сказали: "О ней можно и в сказке сказать, и пером описать!" Но обе умели делать всё. Естественно, из того, что подобает делать медсёстрам. Они же при случае могли становиться официантками, посудомойками… Виртуозно и безболезненно делали уколы даже роботу. Нередко помогали лоцману-повару в кают-компании красиво разложить на общем столе пищевые компоненты: тюбики, мензурки, пипетки для запивки.
В последний момент мудряками в члены космического экипажа был включён Хроникёр-записыватель. Он должен был вести этакую летопись и записывать всё, что случалось в полёте и что не случалось. В юности он мечтал стать поэтом. Но на Эйфории стихи в период поголовного счастья стали считаться ненужными. Порошки помогали быть радостным гораздо эффективнее стихов. Единственное, что пользовалось успехом из его творчества, это эпитафии. Впрочем, об этом тёмном прошлом своего Хроникёра-записывателя никто из членов экипажа не знал. А то бы, конечно, насторожились: зачем послали с ними бывшего поэта, который лучше всего придумывает эпитафии? Насторожились бы. Мудряки же, которым было известно всё об отстойном поэтическом даре Записывателя, неслучайно избрали именно его. Как хроникёр, он должен был освещать подвиги, которые случались, по времени. А как поэт – те, которые по какой-то причине провалились, но в стихах при этом восхвалялись как состоявшиеся. На такое способен был только одарённый поэт. В конце концов, эпитафии всегда хвалебные, несмотря на то, кому они посвящены. Все относились в полёте к Хронисту с уважением, называли ласково и коротко Хроником – в конце концов, от него зависело, какая память останется на Эйфории о каждом из них. И никто не догадывался, какая сложная предстояла ему работа – одновременно быть и скупым хроникёром, и восторженным поэтом.
И, наконец, последний 12 член экипажа – массовик-затейник! В конце концов, болтаться в космосе молча в течении многих световых лет – реальный скушняк. Он же умел шутить, импровизировать, петь куплеты, гримасничать, жонглировать летающими тарелками прямо в космическом вакууме и при этом играть на всех музыкальных инструментах, включая горлышки тюбиков от съестных запасов, а также на медицинских мензурках доктора Хилера.
Помимо своих прямых обязанностей, каждый из них, включая теоретика, умели проходить сквозь стену, выпадать в астрал, прикуривать от пальца, ударом кулака разбивать айсберги, плевками с разбега сбивать неопознанные летающие тарелки, долгими космическими вакуумными вечерами наигрывать в полёте свои любимые сонаты на клаксонах тормозных труб-форсунок.
Надо сразу сказать, что своими разнообразными способностями небожители, которых аборигены нашей планеты приняли за богов, надолго сбили с толку древнейших предков человечества. Они уже тогда запутались, кто из богов чем занимается, в чём его могущество? Пройдёт много тысяч лет, и в головах потомков окончательно всё смешается! Один Аполлон покровительствовал у них греческому народу по 44 направлениям! А Гермесу приписали всё то, от чего отказались другие боги. Не говоря уже о Гефесте, который сам себе и жнец, и кузнец, и на дуде игрец. Точь-в-точь Гений! Которого раздвоили на двух богов – Гефеста и Прометея.
Словом, такая команда достойных была способна на всё. Кроме одного – работать. Вот просто взять в руки лопату, кирку, мастерок и начать работать. А ведь помимо того, чтобы сделать открытие, обсчитать закрома Голубки и порадоваться за теоретическое будущее Эйфории, надо было ещё и добыть то, ради чего они исколесили не одну Вселенную.
Все прекрасно понимали, что высочайший совет мудряков допустил чудовищную ошибку. В члены экипажа не включили никого, кто бы умел работать. Впрочем, винить за это совет было бы несправедливо. Ведь пролетариата на Эйфории давно не осталось. Вся планета состояла из бизнесменов и менеджеров. То есть из нетрудовых человеко-единиц.
Перед вселенскими первопроходцами встал извечный вопрос всех времён, народов и планет: "Что делать?" Поскольку чувство юмора в эпоху поголовного счастья у эйфоритян стёрлось за ненадобностью, у них не было достойного ответа: "Снимать штаны и бегать!"
А потому было решено срочно собрать первый съезд отважных первопроходимцев!
Впрочем, о том, как проходил этот съезд, — отдельная история. О ней в следующей главе.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ!
Невероятно остроумно. С интересом прочитал. Хороший был человек
Читаем, комментируем, помогаем распространять!